Известный драматург и философ Флорид Буляков отметил свой шестидесятилетний юбилей
Предвижу возражения: да нет, какой же Флорид Буляков философ? Ведь он смотрит на мир взглядом, полным лукавого озорства, доброй насмешки! А как разнообразна жанровая палитра его драматургии (Буляков — автор более двух десятков пьес): комедия, трагифарс, трагедия-реквием, притча, мелодрама, мистерия! Действительно: эксцентриада, своеобразный мистицизм, увлекающий театры, порой скрывают глубинный, именно философский пласт пьес Флорида Булякова. А следование внешней (фабульной) линии зачастую превращает трагедии и притчи в мелодрамы, а комедии — в непритязательные анекдоты. Из последних немногих радостных впечатлений — спектакль Сибайского башкирского академического драматического театра имени А. Мубарякова «Холостяки» (гостя международного фестиваля тюркоязычных театров «Туганлык»). Создателям спектакля как раз удалось проникнуть в притчевую основу комедии и мастерски совместить эксцентрику и лирику.
Думается, дело в том, что сценичность пьес Флорида Булякова — особого свойства. Это — мнимая легкость, это — обманчивая простота, за которыми кроется глубокий своеобычный взгляд на мир: он, конечно же, полон юмора, но и щемящей грусти, и печальной мудрости.
И если одна ипостась творческой и человеческой индивидуальности автора приемлет мир во всех его проявлениях, радуется жизни как таковой, то другая, скорее, выражает высокое и мужественное смирение философа перед миром, перед Судьбой и Уделом, какими бы суровыми они ни были. Таков Автор. Таковы и некоторые его герои. Уже в ранней пьесе «Камикадзе» Буляков выводит главного героя Ахата Ахметова — на первый взгляд забитого и запуганного, с типичной психологией среднего ИТРа (так в советские времена называли инженерно-технических работников) — неудачника. И для него неожиданное предложение стать камикадзе (всего лишь розыгрыш!) — единственная в жизни «попытка полета», возможность взять реванш, перестать, наконец, как сейчас говорят, быть лузером (от английского глагола «терять»).
А какая нескладная жизнь у этого персонажа: неверная жена, бедствующая мать (все недосуг ей помочь!), страшные сны! Типичный «человек невпопад» — как у итальянского драматурга Луиджи Пиранделло... И вдруг! Вдруг он, нескладеха и растяпа Ахат Ахметов, всеми понукаемый и вечно ведомый, оказывается в центре внимания. А внимают герою удивительные, нелепые (как его жизнь) персонажи, существующие как бы на грани реальности и кошмарного видения человека с разломанным, катастрофическим сознанием.
Но когда Дама из магазина ритуальных услуг (Буляков бесстрашно цитирует «Утиную охоту» А. Вампилова) приносит в квартиру Ахметова похоронный венок, герой внезапно раскрепощается: в этой «пограничной ситуации», на грани жизни и смерти мы неожиданно увидим интересного, яркого и талантливого человека, которому страх перед жизнью неведом совсем! До сих пор вспоминаю сцену из спектакля Башкирского академического театра драмы имени М. Гафури! Ахат Ахметов — Ильдар Валеев, поддаваясь чарам эксцентричной Дамы — Тансулпан Бабичевой, исполняет потрясающую джазовую импровизацию «Прощай, Катерина!». Этот звездный миг раскрепощенного, свободного существования производил неизгладимое впечатление. Возникало ощущение отчаянного бесстрашия и головокружительной свободы, когда карнавальное мировосприятие «освобождает человека от страха и приближает мир к человеку и человека к человеку» (М. М. Бахтин). Так театру удалось проникнуться карнавальной природой пьесы Флорида Булякова.
Еще больше повезло с театральной интерпретацией трагифарсу «Бибинур, ах, Бибинур!» (первоначальное название «Абдрахман, который обжегся»). Спектакль и драматург стали лауреатами Государственной премии Российской Федерации 1996 года и завоевали «Гран-при» фестиваля тюркоязычных театров «Туганлык» в этом же году. Авторы спектакля сумели постичь глубинный, философский пласт пьесы и создать особую модель мира, метафору-корабль. На нем все люди плывут. Вот только — куда? И зачем? Именно эти судьбоносные вопросы и терзают Абдрахмана. Но разве можно простому деревенскому пастуху задумываться о таком? А начальство для чего?! Однако Абдрахман в спектакле — это подлинно экзистенциальная личность. Герой не боится жизни, а пытается размышлять, в чем ее смысл. И пусть он не философ, а только пастух — но именно он «выпал из реальности» (Ж.-П. Сартр) и ощутил всю фальшь социума. Который, впрочем, ему жестоко отомстит. Социум, в особенности тоталитарный, не приемлет инаковости: будь как все, не то пожалеешь! Абдрахман претерпевает страдания и муки, но ни разу не пожалеет о том, что... задумался. То есть ощутил себя не социальной функцией (пастух должен пасти стадо!), но — Человеком. Вот о чем неустанно напоминает Флорид Буляков. И неважно, пристально ли он вглядывается в своего героя (как, например, в пьесах «Любишь — не любишь», «Шаймуратов-генерал») или дает широкую обзорную панораму, как в «Половецкой мистерии», — всегда неизменной остается позиция автора — открыто и мужественно гуманистическая.
Вообще, Флорид Буляков утверждает стоико-трагическое, экзистенциальное видение жизни. Особенно ярко — в трагедии-реквиеме «Шаймуратов-генерал». Хорошо известному мифу, легенде (знаменитой пьесе «Шаймуратов-генерал»), он противопоставляет трагическую реальность, горькую правду, которую нужно суметь пережить. А состоит она, по Булякову, в том, что вместо привычно застывшего героического пьедестала Шаймуратов оказывается на трагических подмостках. И здесь он не вечный победитель, а подлинный носитель трагической вины, неразрешимости конфликта между Чувством и Долгом; на наших глазах герой совершает «тяжкий путь познания» от фальши абстрактных понятий к истинным, сущностным, гуманистическим ценностям.
Автор сразу помещает своего героя в исключительные, экстремальные обстоятельства: получен приказ конницей сдержать танки.
Генерал: «Я согласился взять на себя ответственность. Я мог отказаться, но я согласился. Прав ли был я? Как мне вывернуться, смочь вернуть их живыми... иначе... меня проклянут». Генерал не в ладу с самим собой. Он ведет диалог с Джамилей — матерью своего сына Мурата. Это, скорее, не диалог, а дуэль с олицетворенным голосом своей совести.
Но — Генерал не свободен. Социум требует, чтобы он соответствовал мифу о себе самом.
«Джамиля, помни, среди этих будущих мальчишек есть и твой сын».
Казалось бы, Буляков использует типичный мелодраматический ход. Однако он придает ему трагическое звучание: не кто-нибудь, а сама жизнь разрушает все иллюзии и мифы. Сын Мурат — конкретный человек и живое продолжение Шаймуратова — уничтожает мелодраматическую дистанцию и нестерпимо приближает реальность (как в трагедии). Автор бескомпромиссно освобождает пространство своей пьесы от сентиментальности и мелодраматизма.
Даже налета чувствительности нет в замечательных сценах — удивительной драматургической «рифме». Перед боем юноши мечтают о будущем. Их представления о своих, еще не родившихся детях, шутки, неподдельная, почти детская жизнерадостность так достоверны, что в перспективе трагического исхода (вся рота баймаковцев погибнет) они становятся невыносимыми, душераздирающими.
Такое же впечатление производит аналогичная сцена с девушками, чьи грезы удивительно совпадают с мечтами их уже погибших женихов. Флорид Буляков, блестяще владея искусством драматической перспективы (чередование патетически-напряженных сцен и сцен-«разрядок») этими двумя эпизодами только подчеркивает неизбывность, неразрешимый трагизм происходящего.
Но смысловой ключ к этим эпизодам автор вложил в уста генерала Шаймуратова, когда он вдруг вспоминает своего соседа Гали-агая, не вернувшегося с Первой мировой: «И понимаешь, какая штука — я будто знал неродившегося сына моего соседа. Я всю жизнь ощущал свою вину перед ним. Страшную, необъяснимую вину». Вот в чем заключается пронзительное открытие Флорида Булякова! Он, как античный трагедиограф, стоически констатирует факт гибели на войне, считая в то же время, что нет такой цели на свете, которая бы оправдала эту гибель; а как поразительный художник, в котором совместились отстраненность философского взгляда и страстный, до исступленности, гуманизм, Флорид Буляков словно плачет о тех, кто должен был родиться и не родился, кто должен был принести с собой целые миры и не принес... Погибнет Мурат. А его отец, генерал Шаймуратов, продолжит идти по дороге обретения истинного Знания. Он все держит свой трагический путь, путь познания мира и себя. Вместе с ним идут, отражая его, как в зеркалах, Джамиля — неумолчный голос Совести, ее брат Шакир — денщик Генерала, деревенский простак — голос скептического Разума, Политрук — голос воинского и государственного Долга.
А Генерал навсегда останется носителем трагической вины. Он будет страстно желать искупить ее, но сам себя никогда не оправдает. «Убей меня, Джамиля!» — последние слова пьесы. Герой не может, не хочет больше жить. Невыносимо трагическое прозрение, невыносима для него жестокая Истина.
Кстати, истинное в пьесе выражено в точном месте действия. Это — Ясная Поляна. В военном приказе это великое место обезличено, но для тех, кто его защищает, оно обретает свой сокровенный смысл. Для них — это Родина, как и то далекое селение, откуда они родом...
Как бы прощаясь, звучат в конце пьесы детские голоса, голоса нерожденных детей... Рядом — лязг гусениц, рокот танков... Генерал идет по разрушающемуся простран ству — Родине. Гибнут люди — рушится мир. Такова в финале картина души, пространство души генерала Шаймуратова.
Гибель человека апокалиптична. Как в конце трагедии «Король Лир»: «Не это ль час кончины мира?.. Конец времен и прекращенье дней...» Герои обретают Истину и — гибнут. Однако, несмотря ни на что, горькая правда и суровая мудрость философа Флорида Булякова не обессиливают и не внушают отчаяния.
Напротив, они придают силы и помогают отчаяние преодолеть: даже расставшись со всеми надеждами, можно сохранить верность нравственным требованиям и обрести таким образом мужественный стоицизм, оставаясь, вопреки всему, Человеком.
В этом — непреходящая ценность позиции человека и художника Флорида Булякова — драматурга, философа и гуманиста.

доцент УГАИ имени З. Исмагилова, заслуженный деятель искусств РБ.