Работу, признанную творческой удачей, как правило, с удовольствием вывозят на фестивали. «Москва — Васютки» по пьесе Ф. Булякова Стерлитамакского башкирского театра — именно такой спектакль. Он был отмечен в четырёх номинациях на Республиканском фестивале башкирской драматургии в декабре 2010‑го, а годом позже в Казани признан лучшим спектаклем малой формы в пространстве III Всероссийского фестиваля молодой татарской режиссуры. Мудрёный автор этот Флорид Буляков. Он пишет, на первый взгляд, простенькие и несценичные пьесы. Вот хотя бы его «Васютки». Пьеса снабжена странным подзаголовком «Прилив нежности на табуретке», и жанр обозначен как «пьеса-шутка». В ней всего два действующих лица. Доживает свой век на глухом полустанке пожилая супружеская пара. Любовь свою вспоминают, детей, их шалости и проделки. Тоскуя о сыновьях, всматриваются в старые фотокарточки, достают детские игрушки, спорят, ссорятся и мирятся. Изо дня в день в их жизни не происходит ни-че-го. Вот такие опусы без ярких событий, населённые чудаковатыми персонажами, пишет Буляков. Не всякому режиссёру подвластны его пьесы. Раскрываются они только тем, кто созрел для полноценного творческого высказывания без заимствований и цитирований, тем, кому есть, что сказать, кто готов поведать миру нечто своё, сокровенное. Для Азата Зиганшина творчество Булякова — это способ говорить с публикой о смысле жизни. За четыре года постановочной работы Зиганшин уже трижды обращался к его драматургии. Начал с популярной пьесы «Выходили бабки замуж» («Голубушки мои») в театре Гафури. Потом была «Любишь — не любишь» в Стерлитамакском башкирском театре. И вот теперь там же «Москва — Васютки». Лежащая на поверхности тема одиночества — это не всё, что прочитывается режиссёром. Его явно привлекает пограничное состояние человека, завершающего жизненный цикл, находящегося на пороге бытия. Удивительную композицию в форме музыкальных вариаций нашёл Буляков для сюжета с рефлексирующими героями. У каждого из них есть свой рефрен. Старик Филарита Бакирова то и дело повторяет: «Да, рельсы, шпалы…». Раньше они были смыслом его существования. Теперь же в эту присказку вложена грусть о стремительно промелькнувшей жизни. Здесь, на полустанке, она утекла, как вода сквозь пальцы. Старуха Нисы Бакировой, вспоминая о появлении на свет девяти сыновей, настойчиво твердит: «Три дня рожала!». Каждый из них ей дорог, каждому отдана часть её жизни, молодости, красоты. Дом-вагон, застрявший на жизненном пути, продуваем всеми ветрами. Давно застыли стрелки настенных часов. Молчит телефон с оборванным шнуром. Почтовый ящик за ненадобностью валяется на земле. На стёртой вывеске едва различимо название полустанка (художник — Альберт Нестеров). Где находится этот дом? Может быть, на краю Вселенной? Внутри жилище густо насыщено бытом. Здесь предметы обихода — подробности жизни — имеют свои законные места. Старуха несуетно занимается домашними делами, постепенно обживая каждый уголок пространства. Улучив минуту-другую, достает фотографии, бережно завёрнутые в тряпицу, смотрит, разглаживая заскорузлой ладонью любимые черты, и тихим, надтреснутым голосом напевает колыбельную. Необычайно органичной актрисе Бакировой особенно удаются зоны молчания. Поскольку в «Васютках» основная эмоциональная составляющая отдана партнёру, здесь как нельзя кстати её умение создавать наполненные паузы. В обычный ежевечерний ритуал ожидания «их» поезда сегодня нежданно вкралась новая тема для разговора. Беда у соседей — таких же горемык со степного полустанка. Совсем плох сосед Василий. Событие это идёт своим чередом где-то там, за пределами сцены. Но смутная тревога не оставляет Старика. Он то и дело к месту и не к месту переспрашивает: «Плох, говоришь, Василий…». «Плох», — коротко отзывается Старуха. Так вползает в их жизнь тема смерти. И нормальный, естественный страх перед лицом костлявой гостьи, предвестником которой стала близкая кончина Василия, вытягивает Старика из размеренной обыденности, из бытовой суеты. В полифоническое звучание буляковских рефренов Зиганшин вплетает свой — тему экзистенциального отчаяния по поводу конечности бытия. Рефреном катится через весь спектакль поезд — символ неумолимого времени. Действительности, как и несущемуся вдаль скоростному эшелону, нет дела до отдельного человека. Под перестук колёс мельканием освещённых окон вагоны пролетают мимо хлипкого домишки всякий раз, когда нарастает накал душевных метаний Старика. Герой Бакирова, провожая очередной состав взглядом, полным неизбывной тоски, отчаянно грозит и кричит ему вослед: «Эге-ге-е-й!». И в этом крике слышится разочарование скоротечностью человеческого существования, невозможностью остановить время. Скоро, совсем скоро жизнь, как этот поезд, покатится по рельсам заведённого миропорядка уже без них. Упоминаниями о Василии тема смерти пронизывает всю ткань спектакля, всплывая, казалось бы, в самые неподходящие моменты. Может быть, потому так настойчиво, так самозабвенно до надрыва, желая спрятаться от нахлынувшего неясного чувства страха, погружается пожилая чета в воспоминания о детях. Ощущая близость смерти, буляковские старики всё настойчивее говорят о жизни. Даже не о самой жизни, а о трепетном моменте её начала. Таинство рождения — вот о чём хочется говорить обитателям полустанка Васютки. Одна из замечательно придуманных режиссёром сцен — и комичная, и трогательная сцена спора о том, кто изображён на фото. Под оглушительный грохот колёс герои темпераментно, страстно кричат каждый своё едва различимыми для нас голосами. И сразу успокаиваются, как только гул товарняка затухая растворяется в плотном воздухе ночи. Авторским посылом «пьеса-шутка» и простонародным юмором, которым щедро пересыпана речь Старика, Зиганшина не обманешь. Интуицией Художника он безошибочно улавливает в рефлексии персонажей экзистенциальные настроения Булякова и создаёт маленький шедевр о «робинзонах посреди России». Режиссёру важно сохранить психологическую правду, жёсткий взгляд на судьбу одиноких стариков и не впасть в мелодраматичность. Возможно, поэтому и родилась развязка, которая дарит нам надежду, прозрачно намекает, что прелесть жизни — в чистоте непосредственных отношений и в красоте естественных чувств. Он придумал для этой истории почти счастливый финал. Наши герои отправляются навестить соседа… на велосипеде. Он за рулём, она, словно в его объятиях, на раме. И в эту минуту они — как влюблённая пара — радостно смеются над своей затеей молодого озорства.
